Ирина Уварова
«Русский модерн». Так называлась выставка, развернутая в залах Государственной Третьяковской галереи (что на Крымской) в конце тревожного московского лета 1991 года.
Эта выставка была открытием. Открытием неожиданным, не вяжущимся со стереотипным образом русского искусства предреволюционных десятилетий. Впервые искусство рубежа веков предстало как целостное явление, как отечественная разновидность большого стиля в многообразии его проявлений в живописи и скульптуре, книжной графике и бытовой вещи, театральной декорации и архитектуре. Впервые за такими разными индивидуальностями, как художники К. Сомов и 3. Серебрякова, скульпторы Н. Андреев и М. Диллон, архитекторы Ф. Шехтель и А. Щусев, можно было уловить единый духовно-мировоззренческий импульс, позволяющий нам безошибочно опознать тот особый стиль художественного мышления и самой жизни, который принято называть «модерном». Все это мы увидели впервые, но не первыми. Первыми были жители Лондона. Именно им, а не нам, предназначались все эти сокровища, скрытые в «Сумерках царей» (так называлась лондонская выставка). Именно им направили свои экспонаты Третьяковка, Исторический музей, художественные музеи Санкт-Петербурга и Саратова. А уже потом в несколько ином составе — с сокращенными отделами архитектуры, графики и прикладного искусства — выставка попала в Москву. Так что для нас это была нечаянная радость, подарок судьбы. Но зато именно мы, а не лондонцы, так остро пережили забытое и какое-то старомодное удовольствие от избыточности, щедрости форм, цвета, света и знакомое чувство утраты, невозвратности таких женских лиц, парковых аллей, милых изящных вещиц — всей этой атмосферы бескорыстного искусства, артистической капризности, прихотливости и свободы. Кому, скажите, кому все это мешало?
В мифах человеческая история предстает в трех эпохах: век золотой, потом серебряный, затем железный.
Золотым веком культуры была пора Пушкина, пора расцвета; на закате девятнадцатого столетия возник Серебряный век и продержался почти до семнадцатого года. Железный век громыхал, торопясь серебру на смену.
Серебряный век отметил своим знаком и программное здание Метрополя с принцессой Грёзой работы самого Врубеля, и пошлую пепельницу с нимфой, предающейся томной неге среди окурков.
Выставке в Третьяковке не хватило ни архитектуры, ни пепельницы. Но живопись, рисунок, свободно обживая пустынное пространство зала на Крымской, поведали свою версию Серебряного века.
Пропись века — стиль модерн, обвиняемый в расслабленном и болезненном декадансе, на самом деле был упруг, живуч и в творческом полете неуемен.
Стиль имел свою линию и линии служил, как божеству. Гибкой была знаменитая линия модерна — извивалась, вилась, как лоза. Или выстилалась на манер свистящего хлыста, в конце закручиваясь туго мелкой скобкой.
Она была готова обвить все на свете, прорасти везде, коснуться крыльев Демона и чешуи ящерицы (у Фаберже), очертить контуры древних пейзажей и проползти, змеясь, меж столиками кабаре, где сидит змееподобная дива Бакста.
Первые люди Серебряного века были символисты. Они явились в культуру, как серебряные рыцари, чтобы поразить чудище натурализма и выстроить великий хрустальный замок новой Вселенной. Натурализм был равен земному бытию, замкнувшемуся плоскими событиями слепой обыденной жизни, в которой нет «великой любви и великой нелюбви», как говорил Н.Я. Берковский.
Серебряный век восславил великую любовь и великий мир, отвергнув запреты и границы; символисты томились по вечной женственности и собирали звуки со всех клавиатур, краски со всех палитр. Пряная экзотика дальних стран оказалась рядом с пейзажем Левитана; угрюмый древний скиф разглядывал кокетливую парижанку в черном чулке «раскосыми и жадными глазами».
Художника влекло открытое пространство, светлое дыхание космоса касалось картин. Атмосфера прозрачна, взор художника углублен пространством зеркал, иные измерения угадываются в Зазеркалье, здесь — предчувствие и прозрение того, что не дано увидеть смертным, но должен видеть Художник.
В живопись победоносно входит цвет. Цвет сам становится источником света. Цвет обретает свечение драгоценных камней. А более всего ценился цвет аметиста, цвет сапфира. И фиолетовый ирис, таинственный цветок, который сама природа определила в линиях модерна.
То были цвета небесных далей — лиловый, синий. В мгновения экстаза их прозревал Блок, из лилово-синих миров к нему спускался золотой луч, золотой меч. И явлен был небесный лик Прекрасной Дамы. Акт поэтического творчества Блок описал в категориях живописи своего века.
«И он к устам моим приник…» Но это Пушкин. В миг откровения его Пророку открылся мир. Данность этого пророческого видения возникает в образах художника серебряного века.
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Вездесущая линия модерна, эта «лоза», наверное, тоже плод откровения.
Не каждому художнику Серебряного века открылись небеса, не каждый смог узреть шесть крыльев серафима (да и не серафим являлся избранникам). Но тоска по высшему Знанию вела художника, тоска по знаку посланному, по указанию услышанному. Ибо Серебряный век выковал образ художника-пророка. Пророк имеет миссию — спасти землю и погибнуть. Земля же соблазняла, тянула к своим утехам. Борьба натуры с исполинской целью была трагична. Но трагизм лучезарность творчества не затмевал. А служение великой идее, ради которой нужно погибнуть, готовило им всем участь жертвы: все они — заложники железного века.
Повышенная серьезность тотчас плодила своих антиподов.
По пятам великих целей спешили стаи эпигонов, тиражируя высокие образцы в мертвых гипсовых слепках. От этих напастей Серебряный век защищался иронией. Иногда и легкомыслием. Судейкин нарочно писал гуляния, балаганчики, пустяки, кукол всяких — пародию на лучезарный лик. Серебряный век сам иронизировал над собою, отправляя свои великие идеи жизнетворчества в парковый павильончик с кривыми зеркалами.
Легкости — вот чего всегда не хватало России. Непринужденную легкость Серебряный век культивировал в стеклянных оранжереях, и там росли маски, гримасы, чепуха!
Никогда культура так не расширялась, ни одна культура столько в себя не вмещала. Модерн покорил Европу, касаясь всего вещного. Россия же, по милости модерна, после Петра переживала второй опыт тотальной перемены всего, что было,— от рисунка обоев до человеческой породы.
Краток был Серебряный век, краток и ослепителен, век художников, поэтов, прекрасных женщин. Когда явление культуры умирает, ему предначертано после забвения и гонений вернуться к нам в мифе.
Миф по имени Серебряный век приходит к нам в выставках, в перепечатках книг, в нашествии имен, чтобы еще раз напомнить, что красота может спасти мир.
ЗС 01/1992
Ирина Павловна Уварова — театральный критик, художник, искусствовед.
Валентин Серов «Похищение Европы» (1910)
Александр Головин «Портрет Ф. Шаляпина в роли Олоферна» (1908)
Лев Бакст эскиз костюма для балета «Индийская любовь» (1913)
