«Музей Серебряного века» на проспекте Мира, известный также как Дом Брюсова, отдел «Музея истории российской литературы имени В. И. Даля» (ГЛМ) — единственная в нашей стране экспозиция, которая рассказывает обо всех литературных стилях, течениях и направлениях этой эпохи — и вообще о духе времени в целом. Рассказывает не только экспонатами, многие из которых уникальны — как, например, обстановка кабинета Валерия Брюсова, воссозданная в точности, состоящая из подлинных, помнящих руки хозяина предметов, — но и экскурсиями, лекциями, наконец — самим обликом дома: небольшого (на фоне обступивших его огромных зданий) зеленого особняка, построенного в самом конце первого десятилетия прошлого века в стиле северного модерна. Время, которое мы сегодня вспоминаем под именем «Серебряного века», здесь можно, кажется, просто почувствовать физически. А может быть, даже и не кажется.
Об истории музея, о его развитии и современных задачах наш корреспондент О. Гертман говорит с руководителем отдела Государственного литературного музея «Музей Серебряного века» Михаилом Шапошниковым.
— Михаил Борисович, давайте начнем с истоков музея. С каких пор он существует, с чего начинался?
— Музей, как муниципальный, возник сразу после смерти Брюсова, еще в 1924 году. Тогда, и еще долгие годы потом, он ограничивался кабинетом Валерия Яковлевича на первом этаже здания — 46 метров. На втором и третьем этажах жили люди, были разные сторонние организации (например, Дом журналиста), — а кабинет Брюсова поддерживала вдова Брюсова, Жанна Матвеевна — до самой своей смерти в 1965 году. Она прожила большую жизнь — 89 лет. В этом кабинете она, в основном, и жила. Только благодаря ей и некоторым ее сподвижникам музей Брюсова, фактически, существовал после его смерти больше полувека. И люди сюда приходили…
— И у музея был официальный статус? И табличка висела?
— Конечно. Только музей был не в союзном подчинении, а в муниципальном, районном, и не был частью Государственного литературного музея.
До 1979 года здесь, в кабинете, была экспозиция. После того, как в доме случился пожар, вначале локальный, коллекция была отсюда вывезена, а в 1980 году дом сгорел. На протяжении нескольких лет музей Маяковского, которому была передана брюсовская коллекция, собирался его восстанавливать, но у него это так и не получилось. А с 1987 года передали дом в Государственный литературный музей, который все-таки восстановил дом к 1994 году, и только в 1999 году появился наш музей в его нынешнем виде. Мы восстановили кабинет Брюсова на основе той самой брюсовской коллекции, которая здесь была, — и кабинет стал основой нашей экспозиции, ее мемориальной частью.
Кабинет В.Я. Брюсова
Мы задумали тогда, что именно в Доме Брюсова должен возникнуть музей Серебряного века, потому что Брюсов — один из крупнейших, если не вообще крупнейший из «архитекторов» той эпохи. Все вертелось вокруг него. Он возглавлял издательство «Скорпион», журнал «Весы», был главным образующим началом в «Русской мысли» и во многих других изданиях и вообще двигал эпоху. Кроме того, здесь, в этом доме, в его кабинете, бывали очень многие представители Серебряного века: Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Борис Пастернак… — можно перечислять очень долго: многие, многие, многие. Были определенные дни, чаще — среды, когда Брюсов устраивал здесь у себя приемы, и не только в кабинете: квартира состояла из четырех комнат; кабинет — самая большая, но сюда допускались только самые близкие.
А на втором этаже, в бывших парадных залах владельца дома, купца Ивана Кузьмича Баева, — мы устроили экспозицию, посвященную основным литературным направлениям эпохи Серебряного века. Тогда же, в 1999-м, музей и открылся — и с тех пор существует в том виде, в каком он сложился 18 лет назад: в кабинете — брюсовская коллекция, а на втором этаже — большая экспозиция, основанная отчасти тоже на брюсовской коллекции, но в основном — на материалах фондов Государственного Литературного Музея, которые собирались не одно десятилетие и к 1999 году составили уже довольно большое собрание.
Кабинет восстановлен по состоянию на 1910-е, ориентируясь на фотографии и описания 1912—1915 годов. Позже, еще при жизни владельца, вид его стал несколько иным. Дело в том, что библиотека Брюсова разрасталась, к концу его жизни она достигала шести тысяч томов, и стеллажи стояли уже не вдоль стен, а перпендикулярно им. Кроме того, после революции семье Брюсова, естественно, пришлось уплотняться. Поэтому в кабинет были внесены кровати. Он, конечно, оставался рабочим пространством, но к году смерти поэта — к 1924-му — стал уже немного запущенным, заваленным бумагами. В таком виде он и существовал до конца семидесятых.
А мы решили воссоздать облик кабинета в дореволюционную эпоху, когда он был пространством строгим, лаконичным, некоторые мемуаристы даже отмечали его «пустынность». Валерий Яковлевич был вообще человеком труда и порядка, поэтому мы все- таки хотели восстановить здесь его естественную среду, а не обусловленную привходящими обстоятельствами, уплотнением, — что и попытались сделать.
— Это ведь все подлинные брюсовские предметы, да? Сам Брюсов сидел на этих креслах?
— Да, сохранилась даже обивка. Частично сохранились книги, картины, разные предметы, принадлежавшие Брюсову и «жившие» здесь после него. Мы просто внесли все это в бывшее и отреставрированное потом пространство кабинета.
— А что было на верхних этажах при Брюсове?
— Сначала это был дом купца Баева, — верхние этажи занимали хозяева до 1918 года, до национализации. Потом, в бывших парадных залах на втором этаже, разместились различные организации, а на третьем — квартиры, там жили люди, в том числе бывшие хозяева, в одной из комнат. Дом был весьма густо населен.
— Расскажите, пожалуйста, немного и об истории здания. Почему поэт вообще здесь поселился?
— Этот дом в стиле северного модерна был перестроен известным архитектором Владимиром Ивановичем Чагиным из бывшего старого особнячка в 1909 году для семьи купца Ивана Кузьмича Баева. В 1910‑м Баевы сюда вселились, но первый этаж решили сдавать.
Поскольку Иван Кузьмич был из достаточно образованной купеческой среды, он посещал Московский литературно-художественный кружок (дореволюционный аналог возникшего позже Союза писателей и художников). А возглавлял этот кружок Валерий Брюсов.
Брюсов же с матерью, братом и сестрами после смерти отца в 1908 году решил продать родительский дом на Цветном бульваре. Тогда вообще была такая тенденция: содержать частные дома было тяжело, и даже достаточно обеспеченные люди предпочитали снимать квартиры — это было проще, не было постоянной ответственности за строительство, ремонт и так далее. Так разъехались по Москве и Брюсовы. К 1910 году свой дом на Цветном они уже продали, и Баев предложил Брюсову очень хорошие условия за невысокую цену. Он был даже польщен и горд тем, что у него живет Брюсов. Так, еще до революции московский дом Баева стали называть домом Брюсова.
После 1918-го, когда дом национализировали, пришлось уплотняться. Брюсовы вышли из положения, как делали тогда многие: чтобы к ним не поселили совсем уж чужих людей, они пригласили к себе родственников. У отца Жанны Матвеевны, Матвея Францевича Рунта (в свое время он переехал в Москву из Чехии, поступив литейным мастером на завод братьев Бромлей), было много детей от двух браков, так что семья была большая. К Брюсовым тогда приехала сестра Жанны, Мария Матвеевна с сыновьями и их женами, семья Рихтеров — потомков еще одной из сестер Жанны Матвеевны, и сын еще одной сестры, Елены Матвеевны, Коля Филипенко. Колю Жанна Матвеевна и Брюсов усыновили, так как своих детей у них не было. Брюсов активно принял участие в его воспитании, но довольно скоро умер. А Жанна Матвеевна Колю вырастила. Потом он воевал, был ранен и умер через несколько лет после войны. У него была семья, остались дети.
Уже после смерти Брюсова, при Жанне Матвеевне, были моменты, когда в квартиру вселяли и чужих, — правда, не в кабинет, а в другие комнаты. Кабинет сохранялся как музейное пространство. Брюсов все-таки не только был крупнейшим писателем, поэтом и критиком, — он принял революцию и сотрудничал с новой властью. Таким образом, Жанна Матвеевна могла жить в этом пространстве и принимать посетителей. И музей жил довольно насыщенной жизнью.
Здесь, в кабинете, стоял собранный стол-«сороконожка», который расставляли, когда в музее проводились заседания, даже небольшие конференции. А они происходили постоянно. В них участвовали и читали доклады очень многие почитатели и ученики Брюсова: и переводчики — например, Сергей Васильевич Шервинский, и ученые-брюсоведы — Борис Иванович Пуришев, Александр Адольфович Ильинский-Блюменау…
Долгие годы они готовили к изданию собрание сочинений Брюсова — правда, вышло оно уже после смерти Жанны Матвеевны, к 100-летию поэта, в 1973—1974 годах, в семи томах. Это, конечно, не полное собрание, но все-таки были переизданы романы Брюсова «Огненный ангел», «Алтарь победы», множество статей, не говоря уже обо всех стихах. Испугались только рассказов, их в собрание сочинений не включили. Некоторые вполне можно было бы включить, но были и такие темы, которые уж совсем не соответствовали советскому времени. И пьесы, к сожалению, тоже в семитомник не вошли.
— Давайте теперь расскажем подробнее об экспозиции на втором этаже.
— Как я уже сказал, она создана на основе фондов Государственного литературного музея. Концепция ее рождалась в течение нескольких лет. Мы привязали открытие музея еще и к пушкинскому 200-летнему юбилею, потому что и Брюсов много занимался Пушкиным — у него 82 работы о Пушкине, и Серебряный век — продолжение века Золотого, как, по крайней мере, утверждали сами его представители.
Мы взяли основные литературные направления того времени: символизм, акмеизм, футуризм, взяли реалистов в сочетании с символистами — и получилась экспозиция, основанная на замечательных живописных произведениях, портретах. Экспозиция включает работы Малютина, Серова, Бакста, Лансере, Борисова-Мусатова, Малявина… Конечно, есть замечательные книги, автографы. У нас великолепные афиши — и в стиле модерн, и авангардные, конструктивистские; живописные работы Бурлюка и Маяковского, манифесты, «Пощечина общественному вкусу», и, конечно же, журнал «Весы», материалы связанных с ним символистов… В общем, мы постарались сделать все, что в то время, восемнадцать лет назад, было возможно.
К сожалению, сегодня у посетителей уже другие запросы. Сейчас требуют мультимедиа, игр с публикой…
— И вы это делаете?
— Ну, для того чтобы все это делать, постоянная экспозиция должна быть полностью изменена. У нас есть новая концепция, она даже прошла уже методический совет музея, — но на ее осуществление требуются средства.
Я вообще за более скрупулезный подход, потому что литературные направления — это, конечно, интересно, но это все же определенная условность. А реальное развитие литературы, ее история, происходившие в ней процессы связаны все-таки, скорее, с изданиями и издательствами, с жизнью вокруг них, — именно это отражает эпоху. На этапы и направления эпоха была разделена уже потом, и довольно условно. Нельзя говорить о том, что символизм был в 1890—1900-е годы, а потом все вдруг прекратилось: нет, он продолжался и в 1910-е, и даже в 1920-е годы. Акмеизм как направление был обоснован Гумилевым в 1912 году, но первые ростки появились уже в 1906-м. Искусственное разделение не устраняет путаницы. Например, Иннокентия Анненского, поэта, бывшего для акмеистов, и для Ахматовой, и для Гумилева, главным учителем — часто называют символистом — видимо, по возрасту, по годам издания книг… Но это абсолютно неверно!
Поэтому мы хотим пойти именно по пути «родословной» изданий и издательств: показать полноту происходившего, хотя бы и мультимедийными средствами. Например, чтобы посетитель мог прийти в музей и увидеть, например, все книги Брюсова. Сейчас такого нет — сейчас можно увидеть только те книги, которые мы выбрали и поместили в экспозицию. А было бы хорошо — ну, конечно, не прочесть их все сразу, но, по крайней мере, увидеть их обложки, какие- то книги, может быть, раскрыть — на самых главных, знаковых произведениях. Это возможно сделать, используя современные технологии, и тогда посетитель за пять минут увидит перед собой ряд этих книг, представит себе их реальный объем. Потому что, когда говоришь — «Брюсов издал семнадцать сборников стихов», это, конечно, впечатляет, но когда ты их еще и видишь, пусть и виртуально — это, конечно, гораздо интереснее.
— А происходит ли сейчас пополнение фонда?
— Разумеется. Не каждый, естественно, месяц и даже не каждый год, но некоторые коллекции к нам время от времени поступают. Вот, например, недавно, нам удалось получить довольно много писем, рукописей, касающихся Брюсова и его семейного окружения, документов с его подписью раннего советского периода — был архив. Иногда встречаются и письма, — например, о том, как Жанна Матвеевна готовила к печати переводы Брюсова уже после его смерти: для собрания сочинений Гете и так далее. В общем, лакун, конечно, еще много, но наше собрание пополняется.
— И сколько же человек у вас работает?
— Коллектив у нас не очень большой — четыре научных сотрудника, я пятый. Ну, конечно, есть смотрители, кассиры, технические работники… — в общем, как обычно в музее.
— Чем приходится заниматься, как устроена внутримузейная смысловая кухня?
— Мы много чем занимаемся. Прежде всего, проводим экскурсии. Стараемся, чтобы к нам на экскурсии приходило больше людей, приглашая их через интернет, через сайты музея. Дело в том, что ныне действующая экспозиция основана на едином художественном решении, — мы с художником Аветом Тавризовым делали ее как дом-музей, где бесконечных пояснений к каждому экспонату нет. Существующая экспозиция, с самого начала была рассчитана на экскурсионный рассказ. И сейчас мы это делаем постоянно.
Большинство экскурсий, конечно, обзорные. И не только для школьников. Мы проводим экскурсии и для одного человека, и для нескольких, и для групп до 15 человек… Экскурсии у нас бывают неотменяемые каждую субботу и воскресенье в 12 и 15 часов, а в четверг — в 19 часов. И, конечно, в любое другое время, в часы работы музея. Посетители приходят, интересуются. Народу, по- моему, вполне достаточно.
Вообще, Брюсову во многом повезло. Конечно, его знают не так хорошо, как Блока или Маяковского — впрочем, и Блока- то уже не все знают, к сожалению… Сейчас вообще нет такого, чтобы весь народ знал какие- то литературные имена, некоторые, по- моему, и Толстого уже не знают. Но все-таки, благодаря тому, что у Брюсова в Москве есть музей, о нем каждый день кто- то узнает. Это могут быть и по три-четыре экскурсии в день — большие, школьные, — может быть иногда и несколько одиночек, но все равно о Брюсове вспоминают ежедневно, его имя звучит. Вот и сегодня вечером я жду группу московских учителей, которым мы будем рассказывать и о музее, и о наших программах.
— У вас ведь и лекции читаются? О чем именно?
— Темы лекций у нас разные. В основном — Блок, потом Бунин, акмеисты, Мандельштам (о нем читает моя коллега Моника Орлова), литературные кружки Серебряного века (это тоже тема Моники Орловой). Лекцию «Поэты Серебряного века» я читаю иногда в школах (то есть, у нас бывают и выездные лекции). Серебряный век в школе проходят, в основном, в 10—11-м классах. Это сложная эпоха, а времени на ее изучение выделяют немного, поэтому часто учителя просто на нас только и надеются, приводя к нам своих учеников.
— И, наконец, — каковы перспективы развития экспозиции, ее упомянутой мультимедийной достройки?
— Это не перспективы, это просто смена экспозиции, которая назрела уже давно. Музейная экспозиция не может существовать больше десяти лет, а нашей уже восемнадцать! Но в смысле ожиданий и запросов публики мы попадаем в своего рода «ножницы». Одни приходят и говорят: «Ну как же это, у вас здесь ничего нет…» — Они хотят видеть фильмы, хотят каких-то «игр» с ними и их детьми, хотят, «чтобы потрогать можно было»… А другие, наоборот, говорят: «Только ни в коем случае ничего не меняйте, мы хотим, чтобы все было аутентично!» Вообще, меняется восприятие, — оно, особенно у молодежи, уже не такое спокойное, как было те же восемнадцать лет назад. Людям нужна динамика. Конечно, можно пробежаться по музею за пятнадцать минут, — но они этого тоже не хотят. Им нужны другие подходы.
Конечно, мемориальное пространство кабинета мы менять не будем, — это брюсовская история, которую мы сохраняем, — все- аки у музея есть функция и хранения тоже. Но вот что касается экспозиции, посвященной эпохе в целом, — там, конечно, можно поиграть с пространством, с публикой совершенно другими средствами. Когда музей начинался, еще не было таких технических возможностей, какие есть сейчас. Только на них нужны средства…
Проект «Музей — как лицо эпохи (продолжение)» осуществляется с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.
ЗС 01/2018
