Валентин Булгаков
В 1907 году председатель Сибирского землячества московских студентов Валентин Булгаков познакомился со Львом Толстым и стал его искренним последователем. Оставив университет, он начал работать личным секретарем писателя. В 1920 году В.И. Ленин подписал Декрет о национализации Дома Л.Н. Толстого в Москве. Литературный музей на Пречистенке и Музей-усадьба «Хамовники» были объединены в один музей – с Булгаковым в качестве директора. На этом посту Валентин Федорович пребывал вплоть до высылки Советской властью в 1922 году на знаменитом «философском пароходе». В эмиграции он пропагандировал творчество и взгляды своего кумира, а также идеи Махатмы Ганди. В 1948 году верный толстовец не побоялся вернуться на Родину, несмотря на сталинский режим. Он принял советское гражданство и поселился в Ясной Поляне, где в течение почти 20 лет являлся хранителем Дома-музея Толстого, вступил в Союз писателей СССР. Тщательно и трепетно воссоздает Валентин Булгаков бытие гения и его семьи в Хамовниках…
Так называемая «Переписная книга города Москвы 1638 года», ведя перепись дворов и жителей Москвы по церковным приходам, обозначает одну из пригородных московских слобод названием «Слобода Тверская Костянтиновска Хамовная, а в ней у церкви Николы Чудотворца». Эта слобода находилась за земляным валом недалеко от Крымского моста. Вся слобода состояла в тот год из 65-ти «тяглых дворов», 4-х «вдовьих дворов», 3-х «пустых дворов»; затем к слободе же приписаны один «двор попа», один «двор дьякона» и один «двор нищего». Слободу заселяли «хамовники», то есть ткачи, полотнянщики, скатерщики, занимавшиеся «хамовным делом», иначе «белой казной». Хамовники поставляли для царского обихода различные полотна (льняное и конопляное тканье), скатерти, убрусы, наволоки, подкладки под сукна и прочее.
Происхождение слов «хамовник», «хамовщина», «хамовный» объясняется по-разному. Наименее вероятным является указание на существование в древние времена на месте Хамовнической слободы с ее церковью Николая Чудотворца двора Крымского хана, где производилась мена неведомых зверьков «хамов». Наиболее вероятным является происхождение слова «хамовник» от голландского слова «ham» — рубашка.
Территория Хамовнической усадьбы Льва Толстого в эти отдаленные времена — в конце XVII века — входила в обширное владение стольника Венедикта Яковлевича Хитрово, состоявшего стряпчим с 1658 года и стольником с 1665 по 1692 год. В дальнейшем усадьба в XVIII и XIX веках многократно меняла хозяев. В 1811 году владение перешло в руки «действительного камергера» Ивана Николаевича Маслова и включало в себя дом в 4 покоя и 2 грунтовых сарая. В 1874 году, согласно выписки из крепостной книги по городу Москве, между А.В. Ячницким и коллежским секретарем Иваном Александровичем Арнаутовым был заключен договор о продаже первым последнему «дома своего с землею».
В июне 1882 года Лев Николаевич находился в Ясной Поляне, тогда как архитектор Михаил Илларионович Никифоров 20 июня снял план владения Арнаутова со всеми границами и строениями, обозначив его, как «Общий план владения графа Льва Николаевича Толстого состоящего Хамовнической части 1-го участка за № 318/307». С 24 июня начались подготовительные ремонтные работы по некоторым строениям усадьбы. Очевидно, между прежним владельцем усадьбы И.А. Арнаутовым и новым — Л.Н. Толстым существовала полная договоренность о продаже первым второму Хамовнического владения малины и даже несколько кустов барбариса. Вода — тут же, чуть ли не лучше мытищинской. Вскоре состоялся окончательный осмотр всей усадьбы и всех комнат главного дома Львом Николаевичем. Старшая дочь Татьяна Львовна, присутствовавшая при одном из осмотров, рассказывает об этом моменте в следующих, приблизительно, выражениях: «Прежде всего, мы прошли через двор в садовую калитку, и были поражены обилием зелени в саду; за низеньким деревянным забором находился огромный Олсуфьевский сад. По стене пивоваренного завода мы обратили внимание на яблони, о которых Лев Николаевич сказал, что они будут великолепно развиваться именно на этом припеке».
В сентябре Лев Николаевич пишет Софье Андреевне в Ясную Поляну о делах по перестройке, добавляя: «За дом я что-то робею перед тобой. Пожалуйста, не будь строга… Теперь о доме и переезде я с болью в сердце и страхом телеграфирую тебе приезжать во вторник. Раньше не мыслимо. Все двигалось очень медленно, штукатурка не высохла, и клеить нельзя еще наверху… Я гоню, как могу, и изощряю все силы ума, чтобы распростаться с мебелью и не помешать последней отделке. Одна работа портит другую… Мечта моя — поразить тебя благоустройством дома — не удалась… Разместиться тепло и сухо будет всем; это только и будет».
Следует отметить, что и покупка московского дома, и вся эта добросовестная, кропотливая работа по устройству семейного гнезда, вся эта видимая суета, связанная с переездом Льва Николаевича Толстого со своей семьей в город из деревни, — все это было совершаемо им против желания, только из необходимости уступок требованиям своей семьи. Софья Андреевна говорит, что «жизнь в Москве вызывалась необходимостью учить детей»; давать воспитание детям, по словам Ильи Львовича, было «в Москве без помощи отца гораздо легче, чем в Ясной». Одним словом, совсем нельзя думать, что покупка дома в Москве или московская жизнь в какой-то мере соответствовала тогдашним настроениям, взглядам или желаниям Льва Николаевича. Наоборот, мы знаем, что новый владелец усадьбы буквально плакал, поселяясь в городе; он с ненавистью озирался на окружающую, создаваемую наполовину им самим, «роскошь» дома.
Конечно, дом был «полной чашей», но никак не походил на богатые княжеские или графские усадьбы с их роскошью. Если у иного графа в залах красовались тысячные полотна разных знаменитых «голландцев» или «итальянцев», то московская хамовническая усадьба графа Толстого со всеми ее деревянными постройками обошлась владельцу в 1882 году — вместе с ремонтами — не более тридцати семи тысяч рублей. Это была усадьба среднего достатка, не захудалая, но и без роскоши. Служащие семьи Толстых тоже не составляли пышной свиты около своих господ. В кухне проживали постоянный повар, готовивший на всю семью, и людская кухарка, готовившая на всех слуг. В сторожке у ворот проживали кучер и два дворника — старший и младший. В главном доме, вместе с хозяевами, проживали лакей и две горничных, из которых одна являлась домашней портнихой. Кроме того, при детях проживала постоянно гувернантка и периодически гувернер.
Издательское дело самой Софьи Андреевны и литературный гонорар за печатаемые произведения Л.Н. Толстого на стороне давали постоянный приток средств от 15-ти до 18-ти тысяч рублей в год. На эти-то деньги, главным образом, и проживала в Москве и в Ясной семья Толстых. Если мы возьмем расходный бюджет семьи Толстых, например, за 1886 год, то самыми крупными статьями расхода из общей суммы 22.539 р. 92 коп. являются следующие: на издание полного собрания сочинений Л. Н. Толстого — 5.138 р. 12 коп.; на питание семьи и дворни зимой в Москве и летом в Ясной Поляне — 3.120 руб. 51 коп.; на жалование учителям и слугам — 2057 р. 38 коп.; на одежду семье и части слуг — 1702 р. 01 к.; на карманные — личные расходы детям — 804 р. 57 коп.; на разъезды семьи и слуг — 725 р. 52 коп.; на медицину и санитарию — 767 р. 90 к.; на покупку и ремонт хозяйственного инвентаря и мебели — 754 р. 88 коп. (Приведем размеры ежемесячного жалованья начала XX столетия: так, почтальоны и библиотекари получали 20 рублей; рабочие, в зависимости от квалификации – от 25 до 50 рублей; врачи – 80 рублей; учителя старших классов в женских и мужских гимназиях – от 80 до 100 рублей. Начальники почтовых, железнодорожных, пароходных станций в крупных городах имели месячные оклады от 150 до 300 рублей, депутаты Государственной Думы – 350 рублей, губернаторы – около одной тысячи, а министры и высшие чиновники, члены Государственного Совета – 1.500 рублей).
На дворе усадьбы можно было видеть Льва Николаевича в его нагольном овчинном тулупе или собирающегося на лошади с бочкой на Москву-реку за водой, или уже въезжающего с этой бочкой с улицы, или вырубающего лед из этой бочки. Позже, в 1895 году на гладком, посыпанном всегда речным песком, дворе Лев Николаевич обучался езде на велосипеде. Из большого сарая он часто выводил в 1880-х годах лошадь Красавчика, а в 1890-х — Тарпана, чтобы или проехаться верхом по круговой аллее сада, или выехать за ворота на прогулку по Москве и даже за город. На тесной площадке сада, против большого дома, Лев Николаевич с детьми часто кружился на коньках или смотрел, как от флигеля по ледяной горе с шумным весельем и смехом, на санях или больших подносах, катались дети со своими товарищами…
В доме перебывали самые разнообразные лица. Среди них: бывший хозяин усадьбы Иван Арнаутов; писатели Александр Эртель, Владимир Короленко, Александр Амфитеатров, Петр Боборыкин; профессор-экономист Николай Каблуков; поэт Аполлон Майков; раввин, обучавший Льва Николаевича древнееврейскому языку, Соломон Минор; педагог-просветительница Христина Алчевская; актриса Мария Савина; юрист Анатолий Кони; философ Владимир Соловьев; основатель Черниговской школы-общины Николай Неплюев; профессор ботаники Климентий Тимирязев; певица Надежда Плевицкая; фрейлина императрицы Татьяна Истомина; режиссер Московского Художественного театра Константин Станиславский; член совета Московского Общества трезвости Федор Тихомиров и многие другие. Посещали усадьбу активная деятельница рериховского движения Зинаида Лихтман и внук поэта Ф.И. Тютчева Николай Иванович Тютчев.
Но для Толстого встречи с различными безымянными посетителями иногда являлись значительнее посещений старых знакомых, часто бывавших в доме. О таких безымянных посетителях, одиночках или групповых, необходимо вспомнить. Это однорукий мальчик-нищий, пришедший за подаянием; труппа балаганных актеров с Девичьего поля, приглашенных на вечерний чай Львом Николаевичем в зал дома; знатный иностранец, приехавший в ландо; поэт-самоучка, пришедший к Толстому за 150 верст; городская учительница — за советом по личному делу; издатель, просящий о предисловии к книге; гимназист, беседующий с Толстым о половой жизни; революционер, споривший с Толстым о непротивлении; духовное лицо, склонявшее Толстого к православию; предводитель дворянства; два земских врача из Сибири; московский ученый; купец; «дама южного типа»; сапожник, обучавший Толстого своему ремеслу; группа студентов, приходивших к Толстому с вопросами «как жить»; проситель службы; поденщики-рабочие; американский богослов и американский профессор философии; два семинариста, выпрашивавшие у Толстого на свои расходы 150 рублей; девица, просившая у Толстого 50 рублей; крестьянин-свободомыслящий, упрекавший Толстого в допущении в доме православных священников; «прекрасный господин»; дама — молодая писательница; нотариус; учительница со своим «сочинением», гимназистка последнего класса, влюбленная в Толстого своей «первой любовью»…
В конце октября 1891 года Лев Николаевич с дочерьми Татьяной и Марией оказывал помощь голодающим в деревне Бегичевке Данковского уезда Рязанской губернии. Воззвание Софьи Андреевны о пожертвованиях на голодающих появилось в газетах 3 ноября 1891 года, причем одним из адресов, куда следовало пересылать пожертвования, был: «Москва, Долго-Хамовнический пер., 15, гр. Софье Андреевне Толстой». В хамовнический дом Толстых потекли деньги, полотна, платья, сухари и так далее. В адрес Софьи Андреевны прислал 200 рублей и непримиримый критик Толстого Иоанн Кронштадтский. За первые две недели ноября 1891 года (с 4-го по 17-е) в Хамовниках было получено 13080 р. 82 коп. Супруга писателя организовала в доме раздачу бедным женщинам жертвуемой материи — для шитья белья тифозным больным в голодающих районах. Деньги пересылались Льву Николаевичу на место, так что к концу 1891 года в Данковском уезде уже открыто было 72 столовых.
Переписка Льва Николаевича отличается в десятилетие 1890-х годов особым обилием. Ему шлют письма «просительные» о деньгах, о покровительстве, о приискании службы, о советах по житейским вопросам; начинающие авторы шлют ему письма с рукописями; в своих письмах и писатель и его корреспонденты обсуждают вопросы философии, литературы, науки, искусств; любопытствующие коллекционеры просят его в своих письмах об автографах или портретах; многочисленные недоброжелатели шлют ему письма, полные упреков, брани или отеческих назиданий и даже с угрозами убийства; многочисленные поклонники или единомышленники выражают ему чувства благодарности и превозносят его талант. Особенно разрослась переписка Л. Н. Толстого в конце 1890-х годов — во время голодной кампании 1898—1899 годов и по случаю переселения в Канаду гонимых русским правительством духоборов, а также в связи с печатанием романа «Воскресение» в журнале «Нива».
В январе 1905 года по приглашению Сергея Львовича Толстого в хамовническом доме проживал несколько дней нелегальный социал-демократ, большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Дней через пять Сергею Львовичу стало известно, что Софья Андреевна должна приехать в Москву. Он предупредил Бонч-Бруевича, сказав, что «моя матушка других убеждений и ей ваше пребывание здесь может не понравиться». Революционер тотчас же покинул дом Толстых, поблагодарив Сергея Львовича за его любезность и приют.
Смерть великого писателя всколыхнула передовое русское общество. Московская полиция, во избежание всяких демонстраций перед хамовническим домом, запретила даже проход по переулку посторонним лицам. Московские газеты сообщают, что и 9-го и 10-го ноября «доступ публики к дому Л. Н. Толстого в Хамовниках был ограничен полицейскими нарядами, которые стояли до вечера», что «Дом графини С.А. Толстой был оцеплен полицией, вблизи дома дежурит отряд городовых и полицейский офицер».
В эти тревожные дни гласный Московской городской думы П.А. Шамин подал в думу через городского голову Н.И. Гучкова заявление с указанием некоторых способов увековечения Москвою памяти великого писателя. Шамин предлагал открыть мужское и женское училища имени Толстого, присвоить Хамовническому переулку или одному из примыкающих к нему переулков название Толстого и устроить в Москве литературный музей имени Толстого.
Софья Андреевна писала в автобиографии: «Продала я свой московский дом городу за сто двадцать пять тысяч рублей, и последнее мое издание сочинений гр. Л. Н. Толстого, и все эти деньги отдала своим детям. Но их, и особенно внуков, так много! Включая невесток и меня, всей нашей семьи 38 человек, и помощь моя оказалась далеко неудовлетворительна». В феврале 1912 года в правлении Московского Толстовского музея на Поварской улице поднят был вопрос о скорейшем приспособлении Хамовнического дома под Толстовский музей.
После Октябрьской революции дом Льва Толстого перешел в ведение Хамовнического Совета, и здесь несколько месяцев размещался детский сад. Затем заведующим Толстовским музеем была получена от Народного Комиссариата по просвещению для дома особая «Охранная грамота» от 12 октября 1918 года за подписями заместителя Народного Комиссара по просвещению и заведующего отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Эта «грамота» гласила: «Сим удостоверяется, что дом Льва Николаевича Толстого, находящийся в Хамовниках, состоит под особой охраной Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного Комиссариата по просвещению».
В.И. Ленин посетил московский дом Толстого в Хамовниках, по его распоряжению были составлены особые планы дома, сада и надворных построек; на планах было отмечено, что и как было при Льве Николаевиче, чтобы это сохранить и поддерживать в прежнем виде. «Если в саду какое-либо дерево или куст засохнет, — давал наставление Владимир Ильич, — надо посадить на том же месте другое, той же породы и, если можно, хотя бы приблизительно того же размера. И в доме все сохранить по-прежнему. Массы должны знать, как жил Лев Николаевич».
В 1921 году началась реставрационная работа по воссозданию исторического облика всех комнат Дома-Музея. В основу реставрации заведующий Домом (В.Ф. Булгаков. – Н.Р.) положил те сведения, которые получил от Софьи Андреевны Толстой еще во время пребывания своего в Ясной Поляне, затем он ориентировался на «указания покойной С.А. Толстой», которая сохранила в своем архиве хозяйственных бумаг известную опись предметов комнат обоих этажей от 25 ноября 1895 года.
Новый 1927 год начался для Дома Льва Толстого тревожным событием, взволновавшим всю советскую общественность. В 12 часов дня 28 января в музей вошел неизвестный гражданин, который быстро поднялся по парадной лестнице вверх и, пробежав зал и длинный полутемный коридор — «катакомбы», достиг кабинета Льва Толстого. Здесь он вытащил из кармана плоскую бутылку с особой легко воспламеняющейся жидкостью, которую вылил на письменный стол писателя. Едва поспевавшая за этим гражданином сотрудница А.А. Гольцова хватала его за руки, оттаскивая от стола, но он успел чиркнуть спичкой, и на столе вспыхнуло пламя разлитой горючей жидкости. Сотрудница бросилась бежать вниз, чтобы поднять тревогу, но поджигатель догнал ее и, свалив ударом в спину на пол, выскочил на двор и на улицу, чтобы спастись от преследования. Гольцова кинулась бежать за ним, подняла тревогу. За поджигателем бросился дворник Дома Льва Толстого В.И. Шумилин. Злоумышленник был схвачен толпой рабочих, выходивших на обед из пивоваренного завода, и доставлен в Дом-Музей. Пока шла поимка преступника, в кабинет Толстого вбежал вместе с Гольцовой гражданин в военной форме и овчинным полушубком накрыл огонь на письменном столе, где сгорели только несколько старых газет и четвертка рукописи писателя из его произведения «Рабство нашего времени». Поджигатель оказался помешанным, с бредовой идеей уничтожения культурных ценностей, до нападения на кабинет Толстого пытался нанести ущерб ряду музеев Москвы. Он был вскоре заключен в психиатрическую лечебницу. Имя этого нового Герострата остается для истории неизвестным.
Наступил юбилейный 1928 год. Первое полугодие заполнено хлопотами об освобождении от посторонних жильцов Дома-музея. Затем с Госиздатом заключается договор об издании полного путеводителя по Дому-музею и усадьбе в 10 печатных листов с 55 иллюстрациями. В ударном порядке через Юбилейный комитет и ряд учреждений продвигается смета по проведению всех юбилейных мероприятий; на ремонты построек испрашивается 16.361 рубль и на реставрационные и реконструктивные работы — 7.309 рублей. Производится весенняя посадка деревьев и кустарников в саду. Идут полным темпом работы по реставрации мебели и тканей сотрудниками реставрационных мастерских Главнауки, работы по ремонту полов Дома-музея — в передней, тамбуре, в комнатах мальчиков и Татьяны Львовны; работы по изготовлению обоев для нижних комнат Дома и по оклейке их обоями. С февраля по май малая Реставрационная комиссия в составе трех сотрудников Дома Льва Толстого завершает всю предыдущую реставрационную деятельность по Дому-музею составлением особых актов оформления каждого интерьера Хамовнического Дома Толстых. Огромный собранный материал протокольных записей-показаний очевидцев-современников, бывавших у Толстых в Хамовниках или по многу лет живших в Доме, позволил Комиссии сделать основные исчерпывающие выводы по каждой комнате и произвести как реэкспозицию показываемых музейных комнат, так и воссоздать, на основе имеющихся сведений, новые звенья в организме этого меморативно-бытового, высокого историко-культурного значения, памятника.
Материал подготовила Наталья Рожкова
