Андрей Левандовский
Прежде, чем начать разговор об этом человеке, хочу предложить общее мнение о нем, нечто вроде мифологического портрета, составленного Алексеем Дурново.
«В государстве российском есть два человека, обязанные служить до самой смерти: я и ты». Эти слова Егору Францевичу Канкрину однажды сказал лично государь-император Николай I. Впрочем, точно неизвестно, правда это или вымысел. Однако российский министр финансов имел полное право чувствовать себя незаменимым. О крайней нужде государства в нем чуть ли не легенды складывались. Позднее многим представлялось, что Николай министра не любил, но терпел, так как один лишь Канкрин мог навести порядок в финансах империи. Да и начинать надо не с этого.
Егор Францевич приехал в Россию из Германии вслед за отцом. Это был статный юноша чисто немецкой внешности. Однако стоило Канкрину стать министром финансов, как его немедленно объявили евреем. «Сын литовского раввина», говорили в народе. Эту легенду 150 лет спустя повторил даже Солженицын. Но на деле отец Канкрина раввином не был – как и его сын, он принадлежал к лютеранам. Хотя раввин в роду у Канкрина имелся, только министру он приходился не отцом, а дедом. А в то время, когда будущий министр еще только начинал свой путь по карьерной лестнице, в дворянских кругах говорили о его несгибаемом характере. Рассказывали о том, что он повернулся спиной к самому Аракчееву, когда тот назвал его на «ты», чем привел всесильного фаворита Александра в полное смятенье. При дворе же о Канкрине говорили не иначе как о хорошем человеке с непростым характером. За глаза даже называли упрямым немцем. Более всех усердствовали, естественно, недоброжелатели, окрестившие Канкрина казнокрадом, взяточником и вредителем. Говорили, что он проталкивает в Россию губительные для нее западнические идеи. Но, к счастью для министра, император Николай этим обвинениям не верил. Возможно, не хотел, а может быть, и потому, что Канкрин действительно был незаменим. Ведь мало кому было по силам разобраться в почти шизофреническом устройстве российской денежной системы. И потому, когда упрямый немец взялся за это трудоемкое занятие, злые языки заговорили о том, что он просто красуется – дескать, изображает бурную деятельность, а на деле – все как прежде. То есть министр проблему не решает, а лишь затыкает дыру, которая с каждым днем все ширится. Канкрин доказал обратное, приведя российские финансы в идеальное состояние. Но даже после этого на него продолжали сыпаться мифические обвинения. Но упрямый немец все выдержал. Возможно, потому, что сказки о себе его никак не занимали.
Обратим внимание, что мы знаем о Канкрине? Что помним? Прежде всего, историю с константиновским рублем. Пожалуй, это все. Но какие могут быть к нему претензии? Николай сам присягнул Константину. Никто, кроме 3–4 человек, не знал о том, что престол завещан Николаю. Министр финансов действовал по ситуации. Ни о каком выслуживании речи быть не могло. Как раз одна из самых сильных его черт – служить, а не выслуживаться. И характерно, что такая безупречная служба не оставляет яркого следа. В отличие от Потемкина, Растопчина, даже Сперанского. Это рутинная, каждодневная работа по решению конкретных, чрезвычайно важных проблем. Но что же это за человек, Канкрин?
Канкрин не попал в художественную литературу. Хотя у Лескова есть рассказ «Совместители», где, пожалуй, единственный раз Канкрин выведен неким очаровательным, умным человеком, с большим пониманием и знанием дела. Но если говорить о литературе, мне Канкрин напоминает не русского героя, а немецкого. Скорее, он – из чудаков Гофмана, героев широкого масштаба, почти сказочного, например, Архивариуса Линдхорста из «Золотого горшка»… Это люди, занимающиеся обыденным делом, с повышенным чувством долга, и в то же время, как оказывается, умеющие творить чудеса. В нем, кстати, чудаковатость и даже «чудесность» была. Недаром же, «чудеса» и «чудной, чудак» слова одного корня.
Но что требуется для безупречного министра? Хорошо знать суть дела, понимать проблемы и уметь решать их. Дело ставить превыше всего и очень важно – не бояться говорить жесткие вещи власть предержащим. Отстаивать свою позицию, несмотря ни на что. На самом деле таких людей очень мало в истории. Николай вникает практически во все государственные заботы сам, и ценит Канкрина именно потому, что знает вопросы изнутри. Несмотря на множество столкновений, которые возникали между ними, несмотря на жесткость и строгость николаевской системы, государь предоставлял Канкрину большую степень свободы.
Важно понимать, что Николай очень отличался от старшего брата. Александр все-таки был человеком невероятно самолюбивым, со своими сложностями и даже странностями. Меня всегда впечатляло первое серьезное столкновение Канкрина с высшей властью. Это случилось во время заграничных походов, Канкрин был генерал-интендантом – он сделал очень быстро блестящую карьеру.
И доблестные союзники, разнообразные немцы, представители небольших немецких государств, предъявили претензии русской армии, которая проходила через их территорию. Были названы невероятные с точки зрения здравого смысла суммы, более ста с лишним миллионов. Причем Александр, для которого было чрезвычайно важно, пожалуй, даже слишком важно, показать себя Европе во всей душевной широте, за счет российского бюджета приказал выплатить все без остатка. У Канкрина было предельно мало времени, и он действовал, по сути дела, в нарушение указаний государя, чтобы навести порядок и отвести эти невероятные выплаты. Он в короткий срок со своими сотрудниками обосновал снижение претензий раза в три, как минимум. И что характерно, союзники не стали возражать.
Еще одна его характерная черта – он кристально, неправдоподобно честный человек. Разговоры о его воровстве и что все интенданты жулики, совершенно ни на чем не основаны, когда речь идет о нем. Ходили слухи, что когда он умер, дочке осталось по завещанию 1000-рублевая ассигнация. Естественно, была какая-то недвижимость, но ведь он был министром дольше, чем кто бы то ни было в Российской империи – 21 год, с 1823-го по 1844-й. Он ушел в отставку в год своего 70-летия и через год умер, как это часто бывает с людьми, которые все силы, всю жизнь вкладывают в дело – дело кончается, и они вместе с ним уходят.
Главным же делом его жизни, думаю, была денежная система России. Но прежде обратимся к началу.
Его отец был блестящим специалистом по соляному делу. Он руководил соляными разработками, копями и делал это превосходно. Во Франкфурте он издал в конце XVIII века труд по истории, теории и практике соляного дела – достаточно сказать, что труд этот составлял ни много, ни мало, 12 томов. Конечно, сыну он в какой-то степени дорогу проторил. Но помимо этого – и самое важное – было его немецкое происхождение, характер. И еще один интересный момент. Ему, по довольно обоснованным слухам, протекцию оказали пруссаки – те из них, а это были ведущие офицеры, и их было немало, кто после того, как Пруссия поневоле стала союзником Наполеона, подали в отставку из принципа в 12-м году и демонстративно отправились на русскую службу. В частности, так поступил знаменитый Пфуль. Именно Пфуля считали главным «рекомендателем» Канкрина. И началась его служба в армии, а до этого он был сначала при отце, потом при министерстве внутренних дел на второстепенных должностях.
Карьера началась с того, что он стал помощником генерал-провиантмейстера… А затем очень быстрое повышение – генерал-интендант одной из армий, потом генерал-интендант всей действующей армии. А в 23-м году Александр под конец своего правления сменил Гурьева, который долгое время был министром финансов – и при нем финансы называли «гурьевская каша» – сменил на Канкрина, и это было одно из самых удачных его решений. Сменил на совершенно другой тип министра, другой тип государственного деятеля.
Гурьев извлекал доходы, необходимые государю для репрезентаций, для придания власти наибольшей пышности и для решения неотложных военных и прочих нужд, не думая о том, к чему эти расходы приводят. Сегодня мы говорим о том, что бюджет должен быть прозрачным для общества. А тогда бюджет был непрозрачным для самого министра финансов, потому что роспись доходов составлялась приблизительно, а роспись расходов составлялась с опозданием на 2–3 года, то есть понятия бюджета, сметы не было как таковых вообще. Министр финансов был добывателем денег для расходов, по существу никем не контролируемых. И тем не менее Гурьев долгое время Александра удовлетворял. Царь никак не мог понять, что надвигается хаос, на страну обрушивается страшная инфляция. Вспоминается вопрос Коробочки Павлу Ивановичу Чичикову: «Как, батюшка, будешь рассчитываться, на ассигнации или на серебро?». Происходило резкое падение цены бумаги по отношению к серебру. Инфляция составляла порядка 40 процентов. При этом нужно иметь в виду огромное пространство империи, отсутствие серьезных информационных средств. Это сегодня мы узнаем о курсе доллара и рубля в любую минуту, когда захотим. А тогда в Москве – один курс, в Петербурге – другой, в Хабаровске вообще непонятно какой. И особо – простонародный курс, деревенский, который довольно резко, на 5, 6, 7 копеек, отличался от городского. Отсюда – хаос и масса злоупотреблений. А ведь еще были своего рода «баксы» – золотая заграничная монета, ценность которой определялась на глазок и которая ввозилась в Россию очень энергично, но нелегально. Золото предпочитали вкладывать в сбережения. Но при хаосе финансов невозможно нормальное развитие промышленности, да и вообще функционирование государства. А хаос все нарастал.
Гурьев пытался с ним бороться, но как? Внешними займами, а это – дополнительное отягощение казны. И – самое главное – внутренними займами, то есть изъятием средств у населения. После Гурьева сколько денежных реформ пережила наша страна?! Трудно сосчитать. И все без исключения ложились бременем на население. Единственным, кто сумел избежать этого, был Канкрин.
Обычно ведь как: мы просыпаемся, узнаем, что начинается новая жизнь, все теперь будет прекрасно, но наши скромные сбережения либо резко уменьшились, либо исчезли вовсе. Здесь – иная изначальная установка. Он заранее поставил перед собой задачу – не отягощать казну и ничего не брать у населения. Найти излишки, которых вообще-то практически нет. А если нет, значит, создать, аккумулировать излишнюю денежную массу в эти излишки, и их-то и ликвидировать. Я искал в истории примеры и не нашел их. Потому, наверное, что самодержавный строй в России ни на что другое не похож. И Канкрин искал конкретные источники дохода (кстати, любопытнейшие у него были поиски!), исходя из нашей специфики, а не из мировой практики. И он нашел и добился аккумуляции излишков. И провел денежную реформу, которая совершенно не затронула ни интересы бюджета, ни интересы населения. Вот уж действительно – гофманский герой! Поистине совершает чудо. Как же это могло получиться?
Во-первых, вводит строжайший режим экономии, непривычный для России. Даже царю он говорил на его просьбы – «Нельзя, ваше величество». – «Как нельзя?! Мне нельзя?» – «Нельзя, нет средств, не осилим». Канкрин начал со своего министерства. Другие министры его ненавидели, потому что предоставленные ими росписи расходов сокращались как минимум на треть. И царь почти во всех случаях Канкрина, безусловно, поддерживал, понимая, что другого пути нет.
Это одна сторона дела. Вторая – таможенные пошлины. Протекционизм – понятие известное, но у нас в России он сводится только к повышению пошлин. Другое дело – у Канкрина. Кстати, интересная подробность его биографии. Канкрин хороший музыкант, он скрипач, и мог бы стать выдающимся музыкантом, не став министром финансов.
И у меня совершенно отчетливое представление, что он постоянно ощущал гармонию финансового, очень сложного полифонического звучания. Вот конкретный эпизод. Вдруг, в одночасье, втрое вырастают цены на печатную продукцию. Он немедленно стал разбираться, в чем дело, и выяснил, что составился некий конгломерат торговцев типографской краской, пошлина на которую была очень высокой. Естественно, это тут же отразилось на цене печатных изданий. В тот же день по его распоряжению пошлина была в несколько раз понижена. Дело торговцев развалилось, он сбил монополию, и буквально через день-другой цены пошли вниз. Для министра такая реакция, прямо скажем, не типична, но и сам Канкрин тоже человек нетипичный.
И наконец, конечно, самое спорное и, может быть, самое интересное – система откупов. По этому поводу к нему было много претензий. Известно, что монополия на торговлю спиртными напитками – один из главных источников дохода в России. Так было, есть и еще долго будет. Но при Александре была акцизная система, то есть, в сущности, спиртным торговало государство непосредственно. Кабатчик – это по сути представитель государства, госслужащий, вроде как чиновник низшего уровня, а над ними – система акциза. И сделать было ничего невозможно.
Сразу надо сказать, что здесь Канкрин предусматривал только государственный интерес, о потребителе особо не думал. Периодически – если не ошибаюсь, раз в 10 лет – проводились торги, аукционы в каждой губернии. Участвовали все желающие. На торг выставлялось право монопольной торговли спиртными напитками в данной губернии. В результате кто-то это право покупал. Выгода была реальная и очень значительная – казна сразу получала очень серьезную сумму, которую невозможно было украсть. И вот Канкрин на 80 миллионов рублей за счет откупов повышает доходы от продажи спиртных напитков.
У Канкрина любопытная позиция – можно относиться к ней как угодно – он говорит примерно следующее:
«В России, извиняюсь, крадут все. Украдет чиновник, куда это пойдет? Прямо по Грибоедову: танцовщицу заведут, не одну, а трех разом, какую-нибудь борзую, поместье купит, вероятнее всего, в Париж поедет, потратится.
Украдет предприниматель – а откупщики – это, как правило, предприниматели, купцы – пойдет в дело». Конечно, страдает потребитель, но он все равно страдает… Он и раньше страдал, а сейчас это, по крайней мере, «работает» на нужды государства, а не нужды чиновников». Так примерно думал Канкрин. И возможно, в этом есть свой резон, хотя, конечно, население спаивали. Оно и само спивалось и спивается. Ну, это уже особый вопрос, он вне компетенции Канкрина.
Какие у него подходы? Основные доходы от подушной подати. Подушная подать ложилась на плечи самых неимущих слоев населения – крестьянства, городских низов и так далее.
С его точки зрения, табак – это, в известной степени, роскошь. А у него стремление – на предметы роскоши пошлины повышать особенно интенсивно. С тем, чтобы хотя бы часть государственных доходов шла за счет людей, которые живут в достатке. Вот на соль, скажем, цены, насколько я знаю, не повышались. И политика его понятна: соль – это то, что совершенно необходимо.
Таким образом, вот его три источника, найденные в интересах бюджета: жесткая экономия, таможенные пошлины и откупы. За счет этого он аккумулировал те средства, которых раньше не было. Они-то и пошли на выкуп денежной массы, на то, чтобы избавиться от огромных излишков.
В 1843-м году, накануне своей отставки, он и завершил эту, не самую знаменитую, но зато очень результативную и, самое главное – без потерь для населения проведенную денежную реформу.
И еще об одной сфере деятельности этого человека не могу не сказать. Тем более, что она более всего касается моральной стороны его личности. Канкрин ввел кредитные билеты вместо ассигнаций, и суть этой замены состояла в том, что кредитный билет – на нем указывалась его цена в серебре – мог быть в любое время обменен на то количество серебра, которое было указано, то есть он ввел серебряный эквивалент. И на кредитном билете стояла его подпись. Он лично брал на себя ответственность за стоимость этой банкноты.
Даже сегодня трудно представить себе у нас что-нибудь подобное. На нынешних деньгах написано простенько – билет банка России. Сколько это в серебряном или золотом эквиваленте, неведомо. И поразительная история! Населению было предложено менять серебро на вот эти бумажные кредитные билеты, и доверие было так велико, что выстраивались очереди с мешочками. Серебро занимает много места, серебряная монетка пачкает руки, а кредитки места не занимают, чистые и удобные. Но главное, конечно, было в том, что Канкрину верили, его подпись значила очень много, собственно, в ней-то и было все дело.
Конечно, огромную роль играет политика царя. Хочу напомнить знаменитый медный бунт при Алексее Михайловиче. Тогда правительство стало все подати собирать исключительно серебром, а все расплаты вести медными деньгами. Стало очевидно, что медь – для быдла, то бишь народа, а серебро – для правительства, для господ. И началась обвальная инфляция. Здесь же сразу было ощущение, что это – честная игра. И в эту игру согласились сыграть.
Об особом отношении к Канкрину было хорошо известно современникам. Например, все хорошо знали, как много значила для Николая военная форма. Но на Канкрина даже это, в общем не слишком обременительное, требование государя не распространялось. Канкрин носил очень характерные сафьяновые сапожки, потому что у него были мозоли и болели ноги, у него болели глаза – он носил грандиозный зеленый козырек от света. И что особенно Николая угнетало – он ходил в военной шинели и обматывался пестрым шарфом – у него был хронический бронхит. И вот очевидцы передают их беседу: «Егор Францевич, вы бы хоть шарфик прибрали». И ответ Канкрина: «Ваше величество, хорошо, буду ходить без шарфа, заболею – кто будет бюджет сводить?»
К сожалению, вся система Канкрина, разработанная и внедренная им, держалась на нем самом, его редких человеческих качествах и незаурядной личности. Его критики правы – он работал на систему, но исходил из своего собственного «я». Государственная система, в основе которой лежали идеи Павла, а потом Николая, должна была идеально работать при любых обстоятельствах и любом человеке. Любой мог в нее легко встроиться, ибо она была безличной.
Но Канкрин многое делал вопреки системе, и это ее спасало. Но это мог делать только он. Это как кубики и паззлы. Идеал Павла, Николая и… Сталина – это система кубиков, которые можно заменять один на другой совершенно безболезненно.
А паззлы глубоко индивидуальны. Но по системе кубиков щелкнешь, и она рассыпается. А пазлы держат прочно. Николаю в какой-то степени повезло. Самые яркие, дельные люди его системы глубоко индивидуальны. Это Канкрин, Киселев, Уваров.
И в результате – очень незаурядная финансовая политика, резкий подъем общего уровня среднего и высшего образования. При всех гонениях Уваров создал систему, очень перспективную, поистине европейского уровня. Здесь, при господствующей теории официальной народности, при «всем стоять в строю», были созданы условия для жизни и развития. Не говоря уже о реформе государственных крестьян, она, пожалуй, самая знаковая в николаевском правлении. И в результате память осталась ни от Левашева, ни от Чернышова, ни от Бенкендорфа, а от этих трех людей-паззлов. Но поскольку в общей государственной системе паззлами были только они, то, что делалось важного в стране, связано именно с ними. То есть все равно системы-то не получилось, других паззлов нет. Только эти ведут определенную политику, она остается в истории – они уходят, и на этом все заканчивается. Их сменяют кубики – Ширинский-Шахматов, Вронченко и многие, многие другие.
И все-таки пример Канкрина необычайно важен. Он убеждает нас в том, что, оказывается, можно работать в очень жесткой системе, пользоваться доверием и оставаться самим собой, и даже в какой-то степени эту систему несколько менять и окрашивать своей индивидуальностью. Это тот случай, когда человек оказывается сильнее общих установок власти.
Прошло десять лет после Канкрина – и произошла катастрофа. Причем, не столько военная, сколько катастрофа государственной системы, системы принятия решений, управления – Крымская война показала это отчетливо и наглядно. На самом деле думаю, что финансовая система не рухнула, она ветшала. Она нуждалась в постоянной личностной подпитке. Нужно постоянно было перед лицом царя защищать, доказывать – Вронченко был к этому совершенно не способен. Царь получил волю – так же, как военный министр и прочие – и эта система перестала разумно сдерживать представителей власти.
Копировать действия Канкрина после 1844-го года было бессмысленно и не нужно. Здесь нужен был человек такого же уровня, но не стабилизатор, каким был Канкрин, а реформатор, который бы не приспосабливался к системе, а ломал ее. Настало другое время и должны были прийти другие люди.
«ЗС» № 1/2013
