Ярослав Соколов
Если сейчас выйти на улицу и спросить прохожих, кто такой Алексей Пешков, большинство пожмут плечами. Зато если спросить, какие ассоциации вызывает имя «Максим Горький», то варианты будут предсказуемые. «Буревестник революции», — скажут люди постарше. «Старуха Изергиль», «Данко», «Сокол» — скажут те, кто еще недалеко ушел от школьной программы. Ну и наверняка вспомнят «Рожденный ползать летать не может» и «Человек — это звучит гордо!» А литературоведы напомнят, что Горький пять раз выдвигался на Нобелевскую премию. Так кем же он был на самом деле?
Да, это человек, который, по легенде, чуть ли не придумал термин «соцреализм» для обозначения литературного направления и считается главным советским писателем. Да, это человек, именем которого назвали город. Да, именно он был хозяином дома, где происходили встречи писателей со Сталиным. Это человек, которого чуть ли не канонизировали при жизни. Образ которого был создан советской властью как образ единомышленника и лидера, в котором так нуждается любая власть. Но была ли идеологическая близость?
Детская травма
Еще до рождения в 1868 году его начали преследовать несчастья. Полузаконная свадьба родителей. Смерть отца, заразившегося холерой от трехлетнего Алеши. Смерть двух братьев. Холод со стороны матери. Все эти и другие события нанесли ему душевную травму, которая, безусловно, не могла не сказаться на его мировосприятии. Как справедливо написал Павел Басинский: «Нет ничего страшнее души ребенка, которую лишили любви. И нет ничего более непредсказуемого, чем выводы разума, который, оформляясь и закаляясь в этой атмосфере «без любви», начинает делать свои выводы о мире, о Боге, о людях».
Эта атмосфера породила его религиозную трагедию. Она начала превращать Пешкова в Горького.
Начало богоискания
Из семьи он не вынес четкого понимания религии. Там у каждого было свое видение, свой бог. И Алексей разрывался между ними.
Бабушка Акулина невольно притягивала его на свою сторону как, пожалуй, единственный любящий его человек. И он это чувствовал. Он понимал, что в мире, где от него все отвернулись, осталась только бабушка. Но ее религия была народной, смешанной с язычеством. И если бы Алексей принял ее полностью, он не стал бы искать лучшего. Но он искал. Он слушал дедовы рассуждения о людях, о Боге. И не мог выбрать, что есть правда. Зато он понял: «Человеку мешают жить, как он хочет, две силы: Бог и люди» («В людях»). Может, люди даже больше.
И на протяжении всей своей жизни он ищет истину, ищет Бога. И очень переживает, осознавая, что люди вокруг боятся этих поисков: «Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и все ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в людях не святую тревогу богоискания, но лишь страх пред лицом жизни…» («Исповедь»).
А был ли еретик?
Вообще, отношения Горького с официальной религией складывались интересно. Пытаясь застрелиться, он оставил предсмертную записку: «В смерти моей прошу обвинить немецкого поэта Гейне, выдумавшего зубную боль в сердце. Прилагаю при сем мой документ, специально для сего случая выправленный. Останки мои прошу взрезать и рассмотреть, какой черт сидел во мне за последнее время. Из приложенного документа видно, что я А. Пешков, а из сей записки, надеюсь, ничего не видно. Нахожусь в здравом уме и полной памяти. А. Пешков. За доставленные хлопоты прошу извинить». Он сам не понимал, что с ним происходит. Он хотел это понять через саморазрушение.
После выписки из больницы к нему проявила интерес церковь, желающая наставить молодого человека на путь истинный. Однако тот не просто проигнорировал этот порыв, но и высказался достаточно иронично («Попу ли рассуждать о пуле!») и даже пообещал повеситься «на воротах монастырской ограды», если его не оставят в покое. После этого Горький был временно отлучен от церкви. Это событие его особо не огорчило, но он не совсем понял, почему именно он: «В лоне церкви много всякого зверья, // Почему же оказался лишним я?». Что, впрочем, не мешало ему венчаться по истечении срока отлучения.
«Религиозная» литература Горького
Духовные поиски хорошо отражаются в текстах Горького. Он сталкивает героев, исповедующих различные религиозные идеи, переосмысливает евангельские сюжеты и образы.
Это и повесть «Мать» 1906 года, которая хоть и считается одним из ранних произведений соцреализма, пронизана христианскими мотивами. Истоки образа Пелагеи Ниловны можно найти и в образе Богородицы (есть даже текстовые аналогии с апокрифом «Сон Богородицы»), и в образе бабушки Горького, Акулины, которая олицетворяет народную веру, народное христианство. И сравнения героев с ангелами, апостолами. Называние «крестным ходом» первомайской демонстрации. Сцены, напоминающие ад. Горький соотносит с реальностью евангельские сюжеты и образы и заставляет их звучать по-новому.
Это и повесть «Хозяин» 1913 года, где можно увидеть отсылки к «общению» Христа (Грохало) и Понтия Пилата (Семенова), и где в том же образе Семенова можно разглядеть отсылки к дьяволу в окружении свиты, что отражает горьковское богоискание.
И многое другое.
Есть у Горького и антирелигиозные мотивы. Описывая Акулину в «Детстве», Горький вкладывает в ее уста различные былички, тем самым показывая сосуществование в простом деревенском человеке христианства и язычества.
Запад — Горький — Запад
Горькому не дали хорошего образования. Он сделал себя сам. Покинув дом (после смерти матери он стал еще более чужим там, и его отправили «в люди»), он работал и параллельно занимался самообразованием в Казани. И к народному мироощущению, воспринятому в основном от бабушки, присоединилась западная философия. Шопенгауэр, Гартман, Ницше, Гейне, Каро, Селли… В перерывах между тяжелой физической работой. Иногда не отходя от рабочего места. Читал он много, осмысляя прочитанное и примеряя его на себя. Пытаясь найти источник и причину страданий людей. Пытаясь найти истину.
Нельзя не сказать если не об обратном влиянии Горького на западную философию, то, как минимум, о предвосхищении им ее идей. В частности, в 1920-е годы зарождается философия экзистенциализма во Франции. Габриэль Марсель, позднее Альбер Камю, Жан Поль Сартр говорили о том же, о чем, по сути, и Горький: о состоянии абсурда, в котором находится человек, отказавшийся от Бога, но не отказавшийся от поиска истины в себе, от поиска «человеческого» смысла.
Человеки — не люди
Горький искал Бога, искал свое. Долго. Мучительно.
Он смотрел вокруг, видел «не людей, а обломки жизни разрушенной» («Исповедь»). И понимал, что так не должно быть.
Странствуя по России, познавая жизнь, Горький четко разделил для себя: «В наше время ужасно много людей, только нет человека». Эту же мысль он повторит в пьесе «На дне» устами Луки: «Есть люди, есть и иные, человеки». Люди — это толпа, природная и социальная среда, народ. И они оказываются противопоставленными у Горького Человеку как существу духовному. Да, он восхищается человеческим трудом, видит в этом будущее, не мыслит человека вне социума, вне времени. Он верит в идею коллективного труда как величайшей силы. Но все-таки есть Человек. Есть и Сверхчеловек, о котором говорил Ницше. Сверхчеловек, который в мире, где нет духовной опоры, где человек не может найти Бога, должен создать его сам, вернее, стать им.
Эти выводы Горький делает, не только осмысляя жизнь, которая долгое время показывала ему в основном свои темные стороны, тем самым подталкивая к бунту, но и, как это ни парадоксально, из чтения Библии. В письме В. В. Розанову он пишет: «Любимая книга моя — книга Иова, всегда читаю ее с величайшим волнением, а особенно 40-ю главу, где Бог поучает человека, как ему быть богоравным и как спокойно встать рядом с Богом». По сути, Горький так и делает.
«Разве ты сам не жизнь?»
Человек для Горького — это его религия, главная ценность, мера вещей. Человек для него самоценен. Не случайно он говорит устами своего героя в рассказе «Макар Чудра»: «Разве ты сам не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому».
Человек для него первичен — от самого человека зависит все происходящее, в том числе и Бог. В пьесе «На дне» Пепел спрашивает: «Слушай, старик: бог есть?», на что Лука ему отвечает: «Коли веришь — есть; не веришь — нет… Во что веришь, то и есть».
В 1898 году Горький публикует поэму «Человек», в которой излагает свое понимание того, кто есть Человек, и в этом максимально видится философия Ницше. Отзывы на этот текст были неоднозначны. В. Г. Короленко писал: «Человек» г-на Горького, насколько можно разглядеть его черты, — есть именно человек ницшеанский: он идет «свободный, гордый, далеко впереди людей (значит — не с ними?) и выше жизни (даже самой жизни?), один, среди загадок бытия…» И мы чувствуем, что это «величание», но не величие. Великий человек Гете, как Антей, почерпает силу в общении с родной стихией человечества; ницшеанский «Человек» г-на Горького презирает ее даже тогда, когда собирается облагодетельствовать. Первый — сама жизнь, второй — только фантом».
Леонид Андреев увидел в идеях поэмы трагедию Горького: «…в твоем «Человеке» не художественная его сторона поразила меня — у тебя есть вещи сильнее — а то, что он при всей своей возвышенности передает только обычное состояние твоей души. Обычное — это страшно сказать. То, что в других устах было бы громким словом, пожеланием, надеждою, — у тебя лишь точное и прямое выражение обычно существующего».
Жизнь Горького показывала, что быть в толпе, среди тех, кто его окружает, — непростительно. Он выделяет человека, возвышает его, обрекая на одиночество. Зачем? Нет, не эгоизм им руководил. Не инстинкт самосохранения (хотя в каком-то смысле можно сказать и так). А наоборот: любовь к людям. Та любовь, которой ему самому так не хватало.
«Правда выше жалости!»
В раннем творчестве Горького центральное место занимает человек гордый, свободолюбивый, смелый, красивый. Это то, каким должен быть Человек: Данко, Сокол, Лойко Зобар и другие. Они активны, готовы выражать свою позицию, бороться за нее, умереть за нее. Горький — большой оптимист. Он искренне верит в светлое будущее. В таких людей, которые готовы через собственное разрушение перейти на следующую ступень, дать остальным возможность жить. Горький пока не знаком с философией Ницше, но все равно проверяет своих героев его принципом: «Если жизнь тебе не удалась, может быть, тебе удастся смерть?».
Полуправды для ранних героев Горького не существует. В них соседствует гордыня и отчаяние — но никакого компромисса.
Чтобы стать Сверхчеловеком, нужно, как говорится, «сначала место расчистить», а именно — трансформировать себя, убить в себе простого человека и Бога и самому занять Его место. «Человек — это переход и гибель», как говорил Заратустра у Ницше. И только после этой трансформации можно изменить мир к лучшему.
В люди!
Позже характер произведений Горького немного меняется. Он описывает, как он сам говорит, «свинцовые мерзости русской жизни». Избиения, смерти, алкоголизм, насилие, грязь, унижения и так далее. Это то, что его так или иначе окружает, и то, о чем молчать нельзя. В «Детстве» он говорит: «Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе: стоит…».
Он показывает «униженных и оскорбленных», причем как физически, так и духовно. Он указывает на тех, кто «возносит… горе до высоты бога своего и поклоняется ему, не желая видеть ничего, кроме язв своих, и не слышать иного, кроме стонов отчаяния» («Исповедь»).
Но в то же время он вычленяем из массы тех, у кого есть своя идея, свои поиски. Он ищет Человека (или того, кто ближе всего к этому понятию) среди людей.
Он оставляет своим героям надежду на подвиг, он видит перспективы, которые с первого взгляда не заметны. И делает это намеренно, потому что иначе не будет будущего.
Смириться или звучать гордо? (Горький vs Толстой и Достоевский)
Когда Горький вошел в литературу (публикацией рассказа «Макар Чудра» в 1892 году), в ней уже звучало: «Смирись, гордый человек!» — от Достоевского и идея непротивления злу насилием — от Толстого. Горький встает в оппозицию и заявляет: «Человек — это звучит гордо!». Человек не должен смиряться, он не должен быть святым, он должен быть Сверх. Нужно переделать жизнь, считает Горький. И этому противится Толстой: «Человек не может и не смеет переделывать того, что создает жизнь; это бессмысленно — пытаться исправлять природу, бессмысленно…».
Горький не верит в святую, рабскую, смиренную Русь, он видит все грехи, но также и то, как она может встать с колен, освободиться и стать той самой Россией, о которой он мечтает. Он верит в нее, когда многие уже махнули рукой. И поэтому становится в то время ближе читателю, чем те же Достоевский и Толстой.
Художник остался там
Горький не был марксистом, однако идея изменения, переустройства мира сближала его мировоззрение с марксизмом. Но у Горького эта идея была глубже и заключалась, в конечном итоге, в необходимости меняться самому человеку. Он осознавал, что человеку мешают не только неблагоприятные социальные условия, но и собственная природа человека, его «черти».
«Кровавое воскресенье» и события 1905—1907 годов заставили Горького пересмотреть свое некогда восторженное отношение к революции. В 1917—1918 годах он осуждает террор, говорит о преступлениях новой власти. Но уже через 7—8 лет он отрицает гуманизм, базирующийся на евангельских идеях. Революцию в целом он оценивал положительно, воспринимая ее как то, что уничтожает грязь, разруху, уродливость как вне, так и внутри человека. С большевиками Горького объединяло отрицание существующего мира, мечта о «рае».
Тем не менее, говорить о том, что он полностью поддерживал революцию, ни в коем случае нельзя. Он хотел изменений более глубоких. И эти расхождения стали причиной отъезда Горького в 1921 году за границу (официальная версия — необходимость лечения при обострении туберкулеза), где, публикуясь, он оценивал Октябрьскую революцию и Гражданскую войну как явления деградации, упрощения, уплощения.
Но Горький вернулся. В его публицистике советского времени можно найти многое, что дало бы основания считать его сторонником революции и тех процессов, которые происходили в СССР в 1920—1930-е годы. Однако это только публицистика. Как художник Горький состоялся в дореволюционной России. Все его духовные поиски — там.
Горький и власть: симбиоз
И все-таки в нем горел дух просвещения. Он верил в будущее России. И здесь ему было выгодно сотрудничество с властью, важен был тот особый статус, который у него появился при Сталине: этот статус давал ему возможность распространять свои идеи. Если не текстами, то наставлением молодых писателей. Он верил в нового человека и требовал от произведений жизнеутверждающего пафоса.
И его слушали. «В атмосфере российского «безвременья» и скуки, — пишет Павел Басинский (таково было состояние умов накануне XX века) раздался бодрый голос Максима Горького. Это был голос нового страстного проповедника, а новым праведникам верят не потому, что они правы, а потому, что надоели старые». Неважно. Результат был.
И он оставался попутчиком большевиков, не разделяя в полной мере их идеалов.
А как к нему относилась власть? С одной стороны, ей тоже было выгодно сотрудничество с популярным писателем, с которым у нее еще и частично совпадали цели. Очевидно, что после революции нужен авторитет, который, не будучи властью сам, станет говорить о том, что все делается правильно и что все — во имя светлого будущего.
Но ссориться с таким человеком для власти опасно. От него исходит угроза — по тем же причинам. Поэтому и стараются его всячески умасливать: и особняк по возвращении в СССР в 1932 году, и дачи в Подмосковье и в Крыму; и встречи власти с писателями проводятся у него, и улицу в Москве, и даже город в его честь назвали. Но не похоже ли это еще и на попытку постоянно держать его под контролем?
По сути, Горький был в изоляции. Издержками самообразования было незнание Горьким иностранных языков, в связи с чем он не мог слушать иностранные радиопрограммы. В поездках в Италию его сопровождали врачи. Однако в 1934 году в выезде за границу Горькому было отказано. Существует легенда, что специально для него издавали отдельные выпуски газеты «Правда», тиражом 1—2 экземпляра, где печатали информацию о том, как все прекрасно «за окном».
Даже после смерти в 1936 году от гриппа, перешедшего в воспаление легких, его похоронили «под боком»: урна с его прахом замурована в Кремлевской стене.
Спас ли Горький будущее?
Идея о Сверхчеловеке Горького больше сродни тем настроениям, которые господствовали в эпоху Просвещения, когда Человек ставился в центр мироздания, когда все делалось для него и во имя его.
Европейский гуманизм был распространен в России в разных формах: это и петровские реформы, и восстание декабристов, и народничество, и марксизм… Все это, в конечном счете, вело к отдалению от Бога, к отказу от христианства. В этом смысле Горького можно считать одним из ключевых русских гуманистов. И истоки этого — не только в его увлечении европейской философией, но и в осмыслении той жизни, которая преследовала его с рождения. Поэтому гуманизм Горького имеет бунтарский, антирелигиозный и позитивно-научный характер. Идея о величии и ценности Человека, помещенная в те условия, в которых жил и творил Горький, стала идеей о Сверхчеловеке, противопоставленном людям. Идеей, согласно которой Человек не равен Богу, а заменяет его.
Горький не мог не видеть, как «работают» идеи Ницше: в конце 1920‑х годов они легли в основу идеологии тех, кто вскоре придет к власти в Германии. Естественно, Горький не хотел довести свои идеи до такого завершения. Возможно, он желал, начиная с того же, дать человечеству противоположное. Противопоставить что-то тем конфликтам, тем общечеловеческим бедам, который выросли из той же мысли о Сверхчеловеке, направляя свои идеи в «правильное» русло.
В ситуации глобальных изменений, когда сложившиеся традиции, мировые религии могут не отвечать на запросы современного, практически только что появившегося иного человека, появляется потребность в новых правилах, новых идеалах. И от того, какие идеалы буду выбраны, зависит будущее. Может быть, на такую роль претендует Сверхчеловек Горького? Может, сам Горький претендовал быть Спасителем ХХ и даже ХХI века?
Ярослав Соколов — писатель, филолог, журналист, автор готовящейся к выходу книги о русских писателях ХХ века.
ЗС 03/2018
